П.М.: Вот я вам скажу сразу: летел в самолете, сдуру взял поллитра. И выпил. Поллитра. "Блек лейбл" этот.
РЖ: У вас хороший вкус.
П.М.: У меня доллары были, я кое-что взял в Киев... Короче говоря, пришлось выпить. Выпил. Немножко стало хорошо, эйфория, минут на двадцать. Потом облака из иллюминатора, потом сон, и вот он я весь перед вами. Какой есть. Очень мне хочется в Киев, потому что нас здесь всегда любят, мы что-то кричали, ужас весь этот делали, а нас любили. Как-то денег не было, и предложили нам видео продать, чего у вас есть на видео. Я посмотрел видео. А ничего у нас нет. Только крик и эпатаж
РЖ: Это музыка ваша имеется в виду?
П.М.: Ну, если иметь в виду музыку, которую я сочинил, то, в общем, жизнь зря. Тут недавно выбирал, что мне очень нравится, по-настоящему, из всего. Две музыки только выбрал, две песни.
РЖ: Вот вы сказали - пришлось выпить. Кто заставляет? И вообще, чувствуете ли вы это "пришлось" как трагедию?
П.М.: Нет, нет. Ты что? (значительно) Раньше - да. Раньше... вся юность вокруг этого. Но вы ведь задали очень хороший вопрос. Кто заставляет? Заставляют определенные... А кто заставляет людей пить?..
РЖ: Вот вы так сказали о собственной музыке - это ваше обычное самоедство?
П.М.: Никакого здесь нет самоедства. Это определенная позиция. Вот это я люблю, а это не люблю.
РЖ: А почему не любите? Ведь много же музыки сочинили?
П.М.: Да, очень много. Почему не люблю? Трудно ответить. Потому что не люблю такого себя старого. И до сих пор еще это есть во мне. Ужасно, ужасно. Это рабство. Не знаю, поймете ли вы меня.
РЖ: Когда вы в первый раз приезжали сюда с "Жизнью на Марсе", вы тоже говорили о рабстве. Это важная тема?
П.М.: Крайне важная. Зачем мы живем - неужели это не важно? Каждый из нас. Неужели из-за того, чтобы детям обеспечить там чего-то такое? Да, это важно, прилично, достойно. Но не в этом-то дело. Вот, раз - и все. И нет. И все, что гладилось, все, что старалось, - прах. Сразу, моментально, за секунду. Ну и что? Разве есть какая-нибудь другая цель? Ведь нам обещали, что мы из пыли опять будем, но в другом совершенно естестве. Мне очень нравится, когда в Евангелии Христос воскрес и проходил сквозь двери, он был тоже в совершенно другом естестве. С одной стороны, он и покушать согласился, да? И с другой, - совершенно в другом естестве. Великая тайна. Великая тайна, что мы здесь все сидим вместе. И неважно, по чьему поводу. Я ли там или кто-то. Это очень сильно, ребята. И вот это меня вдохновляет - и вдохновляет как-то и быть, и петь, если это кому-то нравится.
РЖ: Как вы себя ощущаете по отношению к московской среде?
П.М.: Я никак особо. Меня зовут куда-то, вручают какую-то премию, дощечки в зале. Нет чтоб деньгами. Мне надо ехать котов кормить в деревню, надо маму больную проведать, потом к жене, которая болеет гриппом, а они мне дощечку - давай, приезжай, и в 12 ночи я должен...
РЖ: А вы ж говорили, что деньги - это гадость.
П.М.: Деньги - гадость в таком смысле, если ты из-за них работаешь. Но если ты вместо денег получаешь дощечку...
РЖ: ...то это еще большая гадость.
П.М.: Никто не говорил, что деньги - гадость. Я говорил, что деньги - это адекватный труд, твой труд. Не надо из-за денег, это что, я буду из-за денег: "О, если б кто-нибудь вмонтировал в меня маленькую видеокамеру" - я буду из-за денег это петь?! "Если б кто-нибудь понаблюдал за моей внутренней жизнью" - я буду из-за денег это петь?!! Я не буду из-за денег это петь... Уже не получается. Я пою о том, как живу сейчас. У меня много очень, как и у каждого, проблем, таких, которые никак не решить. Мы люди все, да? У каждого есть свои какие-то... Которые никак не получаются. Вроде договорился сам с собой, лег спать - опа! - а утром встаешь - опять! Я хочу об этом спеть. Это важно. А не то, как ты с собой договорился.
РЖ: А с богом не пробовали договориться?
П.М.: С богом договориться?! Вы о чем? Как это с господом договориться можно? Господь-то, вот он, и все, и под ним ты и числишься. Не под Лениным. Как это с ним договориться? Вот с ним-то и не получается.
РЖ: Ну, подружиться надо.
П.М.: Как это? Как это так? Там все очень строго. Подружиться... Вы простите меня, пожалуйста, но уж больно низко находимся. Дай бог вообще даже обращаться. Не говоря уже о том, чтобы договариваться. У меня такое мнение на этот счет. Находимся в такой глубине, что куда там. Даже произносить это имя не стоит. Простите, если мое мнение...
РЖ: Давайте поговорим о братьях меньших. Почему вы собираете кошек, а не собак, к примеру?
П.М.: Я не собираю кошек... Вообще, понимаете, сказано так, что мир - это продолжение нас. И любить это надо как свою руку. Какую-нибудь березу, собаку или куст. У меня, к счастью, это есть. Многого у меня нет, а вот это есть. Я очень люблю продолжение нас. И я взял кота первого, Карлушу. Он первенец у нас, конечно. А потом взял Нюшечку. И тоже думал, что это кот. А потом посмотрел - кошка. И они начали. Как обычно. Мне долго было трудно топить, а потом, когда 14 развелось, стал топить. У батюшки спросил - как, не грех? Он говорит - нет. Все, у меня нет вопросов. Если у меня вопрос - иду к батюшке.
РЖ: Во всем ему доверяете?
П.М.: А я не доверяю. На нем дух святой. Вы что? Доверяете, не доверяете. Это не надо ходить ни исповедоваться, ни причащаться, ничего. Как это так? Я, как он сказал, так и стараюсь делать. Не всегда получается, это да. Но стараюсь. Трудно бороться с собой.
РЖ: Как вы пишете тексты к спектаклям?
П.М.: Пишу? Я беру ручку, атмосферу выстраиваю, пошел-пошел. Потом смотрю - ничего не понимаю, практически... Пишу к моим спектаклям тексты очень трудно. Дело в том, что... как это называется? Паралич, да? Не. Артрит. Ручку схватил - пишу под артрит. Схватил и пошел. Потом ничего не понимаю. Как это написал Крылов, сгорела рукопись: "По прошествии лет понять не могу".
РЖ: А другими авторами часто вдохновляетесь?
П.М.: Вдохновляюсь очень часто. Когда я иду, и вижу все и сразу, я вдохновляюсь другими авторами сразу, когда я вижу - "уступи соблазну". Когда я вижу на Самотеке - вот у нас дом Ермоловой, - и там на плакате такие ляжки раскрытые - я не то чтобы сноб - но я не хочу это видеть на своих улицах. Я не вдохновляюсь этим совершенно. Я не вдохновляюсь тем, что не вижу родной московской морды у этих ресторанов. Не знаю. Ругать не буду. Но я вам скажу вот так, ребята, вы записывайте себе: приезжает консервная банка эта, и я приезжаю. Раз - меня поднимают. У меня 80-го года 126-й кузов "Мерс". Посмотри, как все сделано, все железное. Никакой пластмассы. Аккумулятор в багажнике, шланг силовой идет через всю машину! Нет, автомобиль кончился в 1980-м году.
РЖ: Что еще кончилось в 1980-м году?
П.М.: Ой, много! Транзисторы японцы придумали. И кончилась лампа. Помните, советские магнитофоны были ламповые. Ламповые! Какой там был саунд!.
РЖ: В искусстве, музыке, поэзии тоже все кончилось?
П.М.: Конечно. Все, все скукожилось. Транзисторы, "долби", давай, переключай.
РЖ: А чего лично вам не хватает?
П.М.: Да хватает всего. Вот знаете, что нас отличает от святых? Решительность. У святых она была. Нет - и все. Никогда назад. У меня не получается.
РЖ: В чем вам не хватает решительности?
П.М.: Во всей борьбе с моими гадостями, с пьянством, со всеми обычными человеческими...
РЖ: Но когда-то вы бываете счастливы?
П.М.: Бываю. Когда удается преодолеть.
РЖ: А в творчестве?
П.М.: Нет. Это нет.
РЖ: То есть это не помогает избавляться?
П.М.: Очень помогает. Когда на сцене. Это счастье. Ради того живу. Потому что это объединение на добром, смею думать. А потом наступает обычная жизнь, остаешься один, и ни дети, ни жена, ни мать, никто... Там приходится... Ну, потом потихоньку налаживается.
РЖ: Вы именно поэтому пришли к театру?
П.М.: Какая разница? Никакой разницы. Правда.
РЖ: Какая самая сложная часть спектакля?
П.М.: Как быть потом. Потому что перед этим нервы, перед этим готовишься. Так или иначе скинул, а потом начинается. Анализ или... Восхвалений-то уже нет, такого удовольствия не бывает.
РЖ: В афише "Шоколадного Пушкина" было написано - "метры сюрреализма Петр Мамонов и Сальвадор Дали". При чем здесь сюрреализм?
П.М.: Совершенно ни при чем. И вообще все эти образы так называемые, - никакие не образы, это я сам, я так живу, так существую. Знаете, с самим собой очень трудно жить. Если по-честному. Никак не получается. А когда получается, вдруг - прямо свет в душе. Это самое главное.
РЖ: В "Есть ли жизнь на Марсе?" вы держались за пьесу "Предложение"...
П.М.: Да. Было легче.
РЖ: А спектакль "Шоколадный Пушкин" состоит из довольно разных фрагментов. Как вы их соединяете?
П.М.: Это жизнь моя. Где-то я слышал, не знаю, кто сказал, что это хуже чем "Марс". Я с этим не согласен. "Пушкин" - совсем другой, очень тонкий, он не получается никогда.
РЖ: Вы не думали сделать спектакль в деревне, в том пространстве, где вам хорошо?
П.М.: А мы играли там "Есть ли жизнь на Марсе?", в сельской школе. Был свет, звук, все как следует. Пришли десять бабок. Я - "ну как?" - "Ты ничо, ничо, - они говорят. - Ничо, ничо. Чо ты кричишь так?" Наверно, они правильно сказали. Я очень отношусь хорошо к тому месту, где живу. В том смысле, что к людям, которые там живут, и вообще как все происходит. Не так, как в Москве. 150 километров - а совершенно не так. Правда, ребята. Я живой свидетель. Хорошо, что мы такие, что можем приезжать заработать. Очень трудно, и нище, и с улыбкой, и нормально, и никто не жалуется. Такие растут там парни, ломовики. В интересное время мы живем.
РЖ: Если б можно было жизнь переиграть, что-то по-другому прожили бы?
П.М.: Да ну как это переиграть, ты же сам хоть понял, что сказал?
РЖ: Но выбор же есть у человека.
П.М.: Человек свободен в одном только моменте - или туда, или сюда. Тут самая главная проблема. Куда? Не мне уж судить. Бывает туда, бывает сюда. По-разному. Бывает в один день - пять раз, бывает четыре месяца твердо, а бывает в один месяц вот так крутит. Пытаюсь удержаться за правильное, за твердое. Не всегда получается. Ох, не всегда. Скорее, не получается.
РЖ: Батюшка должен помочь, по идее?
П.М.: Не батюшка должен помочь, а бог. Если уж так. Не батюшка, никто, ни я, никто. А если господь поможет, - выберусь, если нет - буду там, где был. И вот с этой точки зрения все творчество так называемое никак не вписывается, пойми. И вот сидишь и думаешь - что, жизнь зря? Как странно - я не буду там сейчас плакать, вот так вот спокойненько для себя - две песни. И очень это правда. Потому что у многих людей так. И хорошо, если б кто-нибудь понял. Дайте закурить, есть у кого?
РЖ: А вы давно курите?
П.М.: Не очень. Около года.
РЖ: А раньше?
П.М.: Ни разу. Около года.
Да нет, ну, мы как, что мы здесь собрались? Я какой-то и вы какие-то. Нет, конечно, все мы. Ну и у каждого ведь так. Ведь правда. Зачем мы каждое утро встаем, а? Да, надо, я обещал. Вдруг понимаешь, что это какая-то чепуха. Чепуху обещал кому-то. Зачем, что? Деньги... И все начинает из-под рук сыпаться. Начинаешь закрываться алкоголем или наркотой или чем-то. Ну и что? А там вообще, там такие (уважительно) тоннели. Ничего вообще не видно.
РЖ: Петр Николаич, живете в деревне, а работаете в городе. Раздвоения не ощущаете?
П.М.: Да я не живу ни в деревне, нигде. У меня сейчас дома нет. Мама болеет, я живу на Каретном, в центре, а потом еду в деревню кормить котов, а потом к жене в Чертаново, а потом... Чепуха. Ну раз так, значит... Надо простоту сердца, простоту. Как есть - так и есть.
РЖ: Как же прийти к этой простоте?
П.М.: А черт его знает. Не знаю. Есть пути, конечно.
РЖ: Что нужно себе сказать?
П.М.: Но вы же знаете. Не делать то, что не надо.
РЖ: Но это понимаешь, а сделать все равно не можешь.
П.М.: Можешь. С божьей помощью. Вот я не мог, мог, потом опять не мог... Если есть такая установка: вечность или в этом жизнь. Тогда все делается для вечности.
РЖ: Применяете?
П.М.: А иначе как же? Там уж каждый сам с собой начинает бороться. Очень трудно.
РЖ: А вы часто улыбаетесь сам себе?
П.М.: Да, я довольно часто. Не такой уж я прямо серьезный, нет-нет-нет.
РЖ: Для русского человека всегда первым стояло слово, а потом уж звук. Для вас что первично?
П.М.: Что-то вы куда-то... Мне трудно понять. Звук, слово. Ну, вот у меня магнитофон "Фортекс" 16-канальный. Я включил и думаю - что бы спеть? "Ооо, как я хотел бы, чтобы ты вмонтировал в меня маленькую видеокамеру". Вот у меня так спелось. Как это? Что это? Я не знаю.
РЖ: Над чем еще нынче работаете, кроме спектаклей и музыки?
П.М.: В кино участвую. Альтернативное. Черно-белое. "Пыль". Уже сняли. Что, мол, человек хочет новое тело получить. Он такой толстый, а там - атлет. И один раз его туда засунули, и он атлет. А потом вышел, и опять туда. А я врач, я отталкиваю. Говорю - ты что?.. (грозно) "До тех пор, пока!.." и так далее. Потом - ну, ладно, иди. И когда он идет - бух, взрыв. Взрывается. Я перед студентами, аудиторией...
РЖ: Студенческий вопрос: скажите коротко и ясно, положа руку на сердце: какое ваше самое большое желание по жизни?
П.М.: Ох... Мир тот самый, которого никогда не могу достичь. Не получается никак. Ну ничего. Все по-честному. Каждый день жить очень тяжело. Как говорили мудрые, что праздник каждого дня - удаление от греха.
РЖ: Петр Николаевич, я помню ваши визиты в Киев и не могу отделаться от ощущения, что за эти годы вы как-то устали очень.
